Утром во вторник, в четверть двенадцатого, я нажал на кнопку звонка у входной двери старого аристократического особняка, призывая Фрица отодвинуть засов.

Рядом со мной стояли Сол и Фред. Проспав, у себя дома в собственной постели, Фред в девять часов вновь явился на квартиру Сола. Я же провел ночь у Сола на кушетке в гостиной. Причем проснулся довольно рано, как и Сол, и мы включали программу радионовостей в шесть, в семь, в восемь, в девять и в десять часов и в конце концов были полностью информированы о текущих событиях во всем мире. В одиннадцатом часу я позвонил в редакцию «Газетт» и попросил передать Лону Коэну, что до одиннадцати утра он может застать меня на квартире Сола, затем — в нашем офисе. Вулфу я не звонил. Ведь я ему объявил, что мы будем решать, как поступить с Орри, и пусть себе думает, что этим мы занимались всю ночь напролет. За завтраком я и Сол умяли два толстых куска жареной ветчины, шесть вареных яиц и около дюжины тонких ломтиков поджаренного белого хлеба, посыпанных зеленым луком. Сол выращивает лук в ящике на подоконнике в кухне.

Я погрешил бы против истины, если бы стал утверждать, что Вулф разинул рот, увидев нас, входящих в кабинет, но подобный казус мог произойти, если бы он заблаговременно не услышал наши голоса в коридоре. Тем не менее Вулф не упустил случая разыграть перед нами целый спектакль. Сперва он не спеша дочитал абзац до конца, потом заложил страницу тонкой полоской из чистого золота, отложил книгу в сторону и только после всех этих манипуляций сказал:

— Доброе утро.

Сол сел в красное кожаное кресло, Фред пододвинул для себя желтое, а я занял обычное место за своим письменным столом и заявил:

— Я попросил Сола доложить: он был хозяин, а мы — его гости.

— Фред пришел примерно через час после того, как Арчи вам позвонил, — начал Сол. — Я по телефону пригласил Орри к себе на девять часов вечера. Мы решили попытаться вынудить его покончить жизнь самоубийством. Когда Орри пришел, мы обыскали его. Как всегда, у него при себе был револьвер, в кармане пиджака мы обнаружили алюминиевую трубку для сигар «Дон Педро». Затем примерно с полчаса мы беседовали в гостиной. Говорил главным образом Арчи; он заявил Орри, что мы сделаем для него невозможным продолжать жить.

По словам Орри, Бассетт собирался его уничтожить, а Пьер нагрел на тысячу долларов. Я обмотал алюминиевую трубку самоклеющей лентой и положил снова Орри в карман. Револьвер мы оставили у себя. Он ушел около десяти часов вечера.

«Приемлемо», — можно было прочесть в глазах Вулфа, но сам он молчал. Губы оставались крепко сжатыми. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Сол взглянул на меня и уже было хотел что-то сказать, но не успел: ему помешал какой-то звук. Вернее, два звука. Сперва звонок в дверь, а через мгновение — оглушительный грохот. Вскочив, мы помчались в прихожую. Впереди — Фред, сидевший ближе всех к двери. Но в прихожей он остановился, и я обогнал его. У двери, ведущей на улицу, я притормозил, потому что пол был усеян осколками стекла. От нашей фирменной панели с прозрачным изнутри стеклом — три на четыре фута — ничего не осталось, кроме зазубренных краев в пустом проеме. Отодвинув засов, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу.

Внизу, на тротуаре, я заметил пальто Орри Кэтера. Ничего другого разглядеть сверху было нельзя. Спустившись по ступенькам, я взглянул на его лицо. Никаких повреждений. Он был слишком влюблен в свою внешность, чтобы держать трубку на манер Пьера. Девять дней и десять часов или двести двадцать шесть часов прошло с тех пор, как я стоял и смотрел на то, что когда-то было лицом Пьера.

Я поднял голову и увидел рядом с собой Сола и Фреда.

— О'кей, — проговорил я. — Стойте здесь, а я пойду позвоню Лону Коэну. Я перед ним в долгу.